Снизить выбросы углерода в атмосферу и остановить таяние вечной мерзлоты Крайнего Севера в России намерены с помощью травоядных животных. Как этого удастся достичь — в интервью РБК Новосибирск рассказал ученый-эколог Никита Зимов
В ближайшее время на Крайний Север привезут стадо бизонов — в Плейстоценовый парк, который создают в Сибири. Главная цель проекта — создать богатейшую и крупнейшую в мире экосистему, которая будет заметно влиять на климат планеты. По расчетам авторов идеи, этого можно будет достичь уже в перспективе 50-100 лет.
— Как появилась идея создать этот проект? Почему для этого выбрана Якутия?
— Идея проекта Плейстоценового парка принадлежит моему отцу, ученому Сергею Зимову. Сейчас на Крайнем Севере и большей части Сибири преобладают бедные экосистемы. Крупных травоядных в этих местах встретить довольно сложно. Однако так было не всегда. У водоемов, где идет размыв вечной мерзлоты, можно найти огромное количество костей животных, обитавших в этих местах во времена плейстоцена. Например, на берегу Колымы есть такие места, где за несколько часов можно найти несколько сотен костей представителей той фауны. Все это показывает, что численность животных в этих краях ранее была очень высокой, что-то близкое к африканской саванне.
Отсюда вопрос — почему раньше было такое изобилие, а сейчас его нет? И можно ли это вернуть? Так мы выяснили, что животные не полностью зависят от среды обитания, но и сами на нее влияют.
В Евразии и Северной Америке эпоха Плейстоцена (Плейстоценовый период) был характерен разнообразием животного мира, в который входили мамонты, шерстистые носороги, пещерные львы, бизоны, яки, гигантские олени, дикие лошади, верблюды, медведи (как существующие ныне, так и вымершие), гигантские гепарды, гиены, страусы, многочисленные антилопы и другие.
— Почему животных в итоге стало меньше?
— В своих научных работах мы показываем, что животные Плейстоцена исчезли не из-за того, что поменялся климат, а из-за того, что на Крайний Север много тысячелетий назад проник человек. Он многократно снизил численность животных. Это, в свою очередь, привело к уменьшению числа растительности для травоядных, которую заместили мхи и лишайники.
— Почему так произошло?
— Все растения находятся в конкуренции друг с другом. Травы и злаки, эволюционно самые молодые, не содержат ядов или другой защиты. Единственный способ их борьбы с другой растительностью — это травоядные, которые вытаптывают конкурирующие виды растений, а самим травам и злакам такая жизнедеятельность травоядных не страшна.
В итоге, как я уже говорил, после проникновения человека снизилась численность животных, пастбища постепенно деградировали. Мы со своим парком хотим доказать, что можно настроить обратный процесс и воссоздать некогда богатейшую экосистему.
— Что конкретно планируется сделать?
— Мы на территории парка площадью в 20 кв. км искусственно поднимаем численность крупных травоядных животных, первое время подкармливаем и следим за их адаптацией к новым условиям. Животные начинают пастись, попутно вытаптывая и прореживая низкопродуктивную растительность. И за счет этого травы и злаки постепенно начинают получать конкурентные преимущества.
Вместе с этим будет повышаться и плодородие почвы. Ускорится биокруговорот. Сейчас на Крайнем Севере очень медленное гниение органики. Даже травы могут гнить по несколько лет, что сильно замедляет возврат веществ обратно в природный цикл. А наличие травоядных животных позволяет ускорить процесс гниения до 24 часов. Они съедают траву и в виде удобрений ее возвращают. И тот же самый азот, взятый в начале лета, уже к середине вегетативного сезона может быть поглощен травой повторно, а то и третий раз в августе. Если сейчас в тундре оборачиваемость молекулы азота — 100 лет, то в высокопродуктивной экосистеме, которую мы стремимся восстановить, цикл может быть меньше года.
— Одна из целей вашего проекта уменьшить выбросы углекислого газа и снизить эффект таяния вечной мерзлоты. Как такое возможно?
— По нашим оценкам, в мерзлоте Крайнего Севера за десятки тысяч лет накоплены сотни миллиардов тонн углерода. Это больше чем во всей надземной биомассе планеты.
Сегодня процесс накопления органики в почве можно перезапустить. Если у вас есть высокопродуктивная растительность, то ей нужно много воды, а для этого развивается глубокая корневая система. Получается, что для роста корней растения поглощают в атмосфере молекулы углекислого газа и закапывают его под землю — в корень. А благодаря вечной мерзлоте на глубине гниение останков корней происходит медленно. Получается, что углерод попадает в так называемый природный холодильник, где может очень долго храниться. Это как раз и является так называемым карбоновым полигоном.
Нам не нужно сажать деревья на Крайнем Севере, так как это малопродуктивно. Деревья там растут долго, и, к сожалению, очень хорошо горят. А создание высокопродуктивных систем, где преобладает растительность с глубокими корнями, позволит очень быстро приблизить нашу страну к так называемой углеродной нейтральности.
— А удастся ли сдержать таяние мерзлоты, ведь, по разным данным, Арктика теплеет быстрее, чем другие территории планеты?
— Современные экосистемы Крайнего Севера находятся под угрозой. Мерзлота следует за потеплением климата и активно нагревается. Около 35 лет назад температура мерзлоты, в районе Плейстоценового Парка составляла -6, -7 градусов Цельсия, в наши дни она уже потеплела до -2, -3 градусов. В какие-то годы даже происходят аномалии, и мерзлота начинает подтаивать.
Если ничего не изменится, то уже ближайшие десятилетия почвы Мамонтовой степи, которые захоронены в мерзлоте, вместе со всем углеродом, оттают и окажутся доступны для микробов. Они тут же всю эту органику начнут поедать и преобразовывать ее либо в углекислый газ, либо в метан. Это на самом деле очень большая проблема. Получается, что с потеплением климата может быть запущен процесс, который еще сильнее ускорит это самое потепление климата.
По разным оценкам, если сейчас человечество условно выбрасывает в атмосферу 10-12 млрд тонн углерода в год, то мерзлота на пике таяния может высвобождать сопоставимые объемы. Безусловно, хотелось бы не допустить этого.
Первый эффект от реализации нашего проекта заключается в том, что на зимних пастбищах травоядные животные будут утаптывать снег, который является хорошим теплоизолятором. Без него почва и мерзлота будут промерзать сильнее. Таким образом можно замедлить таяние вечной мерзлоты. Второй эффект — охлаждающий: чем светлее поверхности, тем больше солнечной энергии они отражают, и тем прохладнее климат в этом месте. Пастбища светлее лесов и кустарников. Особенно разница заметна зимой и весной, когда пастбища полностью укрыты белым снегом, а, темные стволы деревьев активно нагреваются на солнце.
— Есть ли риск, что при реализации проекта что-то пойдет не так? Не опасно ли это?
— В нашем проекте даже теоретически я не вижу никаких рисков. Одно дело, если бы мы занимались микробами или какими-то вирусами, которые могут выйти из-под контроля. Но мы же разводим крупных травоядных животных, численность которых человечество уже на протяжении веков достаточно легко может контролировать. Поэтому думать, что у нас популяция бизонов выйдет из-под контроля и захватит весть мир, мягко говоря, не серьезно.
Кроме того, если ничего не делать, то в ближайшие десятилетия уже существующие экосистемы в Арктике будут полностью разрушены из-за таяния мерзлоты. Поэтому хуже уже точно не будет. Как раз, наоборот, благодаря нашему проекту есть шанс исправить ситуацию, связанную с глобальным потеплением.
— Сейчас в парке обитают и размножаются 150 голов разных видов крупных травоядных животных. А как в будущем с увеличением их числа будет контролироваться их численность. Будете ли добавлять хищников?
— Любая экосистема без хищников нормально функционировать не будет. Кроме регуляции численности травоядных, они формируют и их правильное поведение. Если нет хищников, то стада будут стоять большую часть года на самом лучшем месте, что приведет к активному перевыпасу, начнется эрозия и деградация пастбищ. Существует множество примеров, когда хищники наилучшим образом влияли на функционирование экосистем. Например, были проведены исследования после того, как в Йеллоустонкий парк вернули волков, что спровоцировало огромный каскад положительных изменений в этой экосистеме.
Но сейчас хищников в наш парк завозить рано. На данном этапе эксперимента нам нужно в первую очередь увеличить численность травоядных животных в парке где-то до 2 тыс. голов. Мы пока завозим небольшие группы, смотрим, как они смогут адаптироваться на Крайнем Севере. Таких видов не так много: лоси, северные олени, овцебыки, популяцию которых начали восстанавливать. Кроме местных представителей фауны, у нас хорошо себя чувствуют бизоны. На текущий момент мы уже планируем завоз третьей партии этих животных в парк.
— Недавно вы выступали перед студентами-биологами НГУ. Как они восприняли этот проект?
— Было очень много вопросов по теме. Часто спрашивают: «Вы пытаетесь создать экосистему вместо того, что уже есть. Нанесет ли этот проект урон исконным экосистемам?»
Мы отвечаем, что в представлении современного человека дикая природа той же Сибири — эта та природа, когда туда пришли первые люди, которые сумели все задокументировать. Мы же говорим, что настоящая дикая природа, которая была в этих местах, исчезла еще 10 тыс. лет назад, и связано это с приходом туда людей, которые своей деятельностью существенно нарушили развитие этой экосистемы.
Также звучали опасения, что в будущем привезенные виды травоядных могут вытеснить местных обитателей, например лосей. Однако рассуждать о об этом не имеет смысла, когда у вас есть суперхищник — человек. Именно браконьеры и охотники в первую очередь сильно снижают популяцию лосей.
— Откуда финансируется проект? Помогает ли государство, или есть спонсоры?
— У государства мы денег просить не пытались. Государство нам выделило землю, предоставило комфортные налоговые условия. Большего от государства и не требуется.
Отец начал реализовывать проект Плейстоценового парка еще в 1996 году, и почти 20 лет мы были полностью на самообеспечении. В те года людей, поддерживающих такие идеи, было мало. И долгое время мы не могли перейти к масштабной реализации всего задуманного: где-то покупали лосей, лошадей. Но средств, чтобы привезти бизонов, у нас никогда не было.
Начиная с 2017 года, мы стали размещаться на краудфандинговых платформах, что позволило постепенно накапливать ресурсы. Сейчас есть экспоненциальный рост интереса к проекту, в том числе и у бизнеса, как к Плейстоценовому парку, так и к другим подобным проектам в мире. В настоящее время фонд Андрея Мельниченко стал самым крупным участником развития парка, поэтому надеюсь, что реализация многих задуманных планов по развитию проекта будет исполнена.
— Что будет сделано в рамках помощи фонда?
— В этом году, на первом этапе, мы планируем завести 24 бизона из Дании. 12 особей на одной машине мы направим в наш парк, а 12 голов — на Ямал в природный парк «Ингилор» в обмен на 15 телят овцебыков. Логистика крайне сложна, но все выполнимо. Но самое главное, в ближайшие 3-4 года планируется увеличить территорию задействованную в проекте с 20 до 150 км2.
— Сколько еще животных планируете завести в ближайшие годы?
— Пока мы работаем на территории в 20 кв. км, мы не можем значительно увеличить численность животных — просто не позволит площадь пастбищ. Однако с увеличением территории мы сможем за несколько лет выйти на поголовье 1000-2000 крупных травоядных. После этого начнем прорабатывать поэтапное введение хищников в экосистему.
Мы рады будем волонтерам, и, безусловно, приглашаем представителей научного сообщества в наш парк: здесь большие возможности для исследований.
