«К концу XXI века две трети населения Земли будет жить в условиях дефицита питьевой воды, при этом примерно 80 процентов населения нашей планеты уже сейчас живут в условиях постоянного водного дефицита» — приблизительно так начинаются в наше время практически все статьи и выступления, посвященные проблеме воды.
Если проанализировать публикации, которые выходили в относительно недавнее время, можно увидеть, что практически все они констатируют проблему, а также разбирают ситуации, которые складываются в засушливых регионах нашего континента, прежде всего в Центральной Азии. Однако дальше этого мало кто идет. На этой точке все останавливаются прежде всего потому, что после ее прохождения потребуется формулировка позиции и ее продвижение.
На этом фоне удивительно «беззубой» в международной своей части оказалась версия Водной стратегии, представленная для обсуждения весной этого года. К весьма содержательному документу, посвященному водным проблемам внутри страны, как будто просто «прикололи» международный раздел, который лишь повторяет общие конструкции из международных документов, разработанных ООН в связи с работой над «Целями устойчивого развития».
А каким мог бы стать международный раздел Водной стратегии? Если рассматривать диапазон возможных предложений, то здесь есть о чем задуматься, так как, с одной стороны, мы (Россия) являемся обладателями уникального ресурса, который значительно важнее и нужнее всех нефти, газа, леса вместе взятых. С другой стороны, вода всегда считалась неким сакральным ресурсом, обладание которым во всех культурах никогда не было абсолютным и ограничивалось четко очерченным этическим пониманием справедливости. На этом в том числе основывалось и экологическое законодательство, подразумевающее ответственность обладателя за возможность использования его воды другими.
Тем не менее изменения климата, которые приводят к повышению интенсивности природных явлений, в том числе таких, как засухи и наводнения, обостряют и проблемы, которые копились в области политики воды, — она постепенно становится геополитикой.
Если раньше проблемы совместного использования пресноводных ресурсов разными странами касались прежде всего режима внутреннего потребления, экологии и распределения, то сегодня от решения водных проблем зависят вопросы мировой миграции, войн и вооруженных конфликтов, сфер глобального экономического и политического влияния. То есть речь идет уже о геополитике воды.
Вода становится одним из решающих факторов геополитики в Центральной Азии, на Ближнем Востоке, в Северной Африке — это именно те регионы, которые готовы поддержать концепцию многополярного мира. Но для этого они должны чувствовать сильное плечо партнера и союзника.
И здесь перед Россией встают как новые вызовы, так и новые возможности. Речь уже не только о «добрососедских отношениях», но о мировой расстановке сил, что в наше время приобретает жизненное значение.
Важно осознать, что когда мы говорим о водной геополитике, то речь идет не только о сотрудничестве, но и противостоянии. Не только о взаимодействии или конкуренции стран, но о противостоянии цивилизаций, идеологий и видения будущего мироустройства.
Вода утеряла свой нейтральный статус. «Перемирие на водопое» уже не аксиома. Вспомним действия Украины, которая в 2014 году организовала водную блокаду Крыма, перекрыв Северо-Крымский канал, идущий от Днепра и дававший жителям полуострова 85 процентов питьевой воды. Еще одним примером стало разрушение плотины Каховской ГЭС (июнь 2023 года), вызвавшее экологическую катастрофу и изменившую водный баланс всего региона, от чего пострадали прежде всего местные жители.
Еще один пример — варварская водная блокада сектора Газа в октябре прошлого года, в результате которой пострадало более 600 тысяч человек.
Наиболее сложной геополитической водной проблемой для всего Евразийского континента сегодня является ситуация в Центральной Азии, усугубляющаяся в связи с климатическими изменениями. Уже сейчас ясно, что регион стремительно движется к катастрофическому вододефициту и Россия не может оставаться в стороне, о чем не раз говорили, в частности, ученые-политологи и эксперты Валдайского форума.
Нам надо осознать, что водная ситуация в Центральной Азии — это и наша проблема. Речь не только о том, что страны региона могут перессориться между собой (как мы помним, водный вооруженный конфликт между Узбекистаном и Таджикистаном уже был) из-за распределения водных ресурсов.
Например, для России это проблема увеличения миграционного потока. Если сейчас мы ломаем голову, что нам делать с мигрантами, которых мы сами привезли из-за нехватки рабочих рук, то в случае ухудшения водной ситуации это будет уже неконтролируемый поток климатических мигрантов, которые устремятся к нам не за длинным рублем, а за глотком воды. Оценки по объему исходящей миграции из засушливых регионов удручают — 5 миллионов человек уже к 2050 году.
«Водную карту» активно разыгрывают в Центральной Азии и наши оппоненты — США и их союзники. Не раз СМИ сообщали об участии американцев в финансировании строительства канала Кош-Тепа, которое осуществляет Афганистан и который заберет до трети стока Амударьи, составляющую 80 процентов водного баланса Узбекистана и Туркменистана. Бюджет канала — порядка 600 миллионов долларов — для Афганистана сумма огромная.
В мае 2024 года на деньги USAID была запущена автоматизированная система водоучета на Каракумском канале в Туркменистане, которая будет контролировать расход воды на этом важном водном объекте. «Перерезал ленточку» на церемонии запуска посол США в Туркменистане.
Важнейшим проектом, который должен стабилизировать ситуацию с обеспечением водой всего Центрально-Азиатского региона, называют строительство Камбаратинской ГЭС-1 на реке Нарын. В январе 2023 года главы энергетических ведомств Казахстана, Киргизии и Узбекистана подписали дорожную карту по реализации проекта. Ранее сообщалось, что стоимость строительства составит 5-6 миллиардов долларов.
А в апреле этого года премьер-министр Киргизии во время визита в США передал обновленную презентацию проекта потенциальным инвесторам. Первоначально Киргизия планирует привлечь необходимые средства в кредит и вернуть их за счет самой ГЭС через 13-15 лет после начала ее работы.
Думаю, что вопрос о влиянии на весь Центрально-Азиатский регион, которое получит США после финансирования этого проекта, излишен.
Какой сценарий могут отыграть американцы после того, как получат контроль над водообеспечением региона, пока неизвестно, но любовь к «управляемому хаосу», пока никто не отменял. Одновременно заработав на продаже технологий и на процентах по кредиту, американцы окончательно проблему воды в регионе все равно не решат, но возьмут под жесткий контроль огромный регион и миллионы людей. Разве это в наших интересах?
Как Россия должна отвечать на эти вызовы? По каким принципам? Увы, но в Водной стратегии об этом ни одного слова.
Тем не менее именно мы способны решить все водные проблемы бывшей территории СССР и ряда других дружественных стран континента. Грандиозные инфраструктурные проекты, связанные с поставкой энергоресурсов, всегда играли большую роль в нашем могуществе и нашей геополитике. Мы должны смотреть в будущее, а потому тема воды должна стать для нас не только экологической.
В СССР это понимали, начав разработку одного из самых грандиозных, неосуществленных проектов, который врезался в память мира как «поворот рек вспять» или «переброска сибирских рек на юг». Называя таким образом проект, коммунисты стремились показать свое превосходство над природой, что могло привести к катастрофе.
Нам же сейчас важно не показать власть над природой, а проявить власть над обстоятельствами, не уступив в глобальном геополитическом противостоянии. Для этого у нас есть все необходимое. Прежде всего наше географическое преимущество. Из шести стран, формирующих половину годового стока пресной воды, три (Бразилия, Канада, США) находятся на другом континенте, Китай и Индия — две наиболее заселенные страны в мире и имеют дефицит на единицу потребления. Россия в такой ситуации способна стать, безусловно, определяющим фактором водной геополитики всего континента. Тем более что из-за изменений климата суммарный годовой сток российских рек увеличился на 4,7 процента за последние 30 лет (на 200 кубических километров).
Мы сегодня вооружены и всеми необходимыми технологиями, а значит, можем не огульно отдавать нашу воду, перенаправляя речной сток, а реализовывать ее так же, как мы реализуем нефть и газ, диктуя условия по техническому оснащению приема, режиму и объему использования.
Этим мы не только поможем решить гуманитарную проблему, не только получим преимущество в большой геополитической партии, но и сделаем серьезный шаг к переосмыслению воды как ресурса. А это новое гидравлическое общество, в котором Россия, являясь географически базовой страной континента, будет иметь ведущее значение и определяющее преимущество на века вперед.
